Роберт Силверберг - Трое спасшихся [= Трое выживших; Наблюдатели]
— Я все понимаю. Но общественность взбудоражена и оказывает давление на Белый Дом, а он жмет на нас.
— Сигнал один-ноль-семь уже подан?
— По всем каналам, — кивнул Уэйерленд.
«107» означало, что таинственный небесный объект является естественным природным феноменом и повода для беспокойства нет.
— Нам уже никто не верит. Мы слишком долго и часто пользовались этим сигналом. Наступают времена, когда, очевидно, придется начать говорить правду.
«Какую правду?» — хотел спросить Фолкнер, но решил не злить генерала.
— Передайте президенту, что мы сразу же доложим ему, как только найдем что-либо определенное.
— Выходи на связь со мной каждый час. Независимо от того, есть это определенное или нет! — приказал генерал и отключился.
Фолкнер вызвал подчиненных и узнал, что установки раннего обнаружения, являвшиеся частью противоракетной обороны, засекли массивный предмет, пролетающий над полюсом на высоте 30 километров и поднявшийся выше над канадской провинцией Манитоба. Исчез объект где-то над центральной частью Нью-Мексико. Что же, сегодняшняя ночь, похоже, обещает стать ночью сюрпризов. Однако это может оказаться просто гигантской железной глыбой, залетевшей в атмосферу и сгоревшей в ней. Но Фолкнер не желал сдаваться.
Его вездеход с лязгом двигался дальше, направляясь к северу от Альбукерка в направлении национального парка. Слева от себя полковник видел фары автомобилей, мчащихся по шоссе № 40. Впереди лежало сухое русло Рио-Пуэрко — этой осенью дождей не было. Звезды казались особенно яркими. Хорошо, когда в такую ночь идет снег. Фолкнер продолжал задумчиво производить переключения на пульте.
Общественность взбудоражена. О-б-щ-е-с-т-в-е-н-н-о-с-т-ь! Стоит вертолету прожужжать над головой, и миллионы людей бросаются к телефонам сообщить о летающем блюдце. А сегодняшний небесный спектакль принес немалые барыши телестанциям горных штатов. А может, все это совершено самими телекомпаниями с целью повышения доходов?
Что беспокоило Фолкнера, так это возрастающая кривая сообщений о пресловутых летающих блюдцах. Число наблюдений их, казалось, колеблется синхронно с напряженностью международной обстановки. Первые были замечены сразу после второй мировой, когда возникло ядерное соперничество между США и СССР, затем на время президентства Эйзенхауэра наступило затишье. В 1960 опять произошел всплеск. После убийства Кеннеди блюдца наблюдали повсеместно, а с 1966 частота их появлений стала неуклонно расти с тенденцией всплесков в периоды, когда разногласия с Китаем грозили вылиться в открытый конфликт.
Нельзя же соотносить частоту падения метеоров с международной напряженностью! А вот с личной обеспокоенностью — можно. 99 % всех наблюдений, как полагал Фолкнер, были вызваны расшалившимися нервами обывателей.
Но оставшийся 1 %…
Суть заключалась в том, что изменилось качество наблюдателей. В первое время большинство рассказов о блюдцах исходило от пораженных климаксом матрон или страдающих щитовидкой худосочных деревенских жителей в очках в стальных оправах. Но когда президенты банков, сенаторы, профессора физики и полисмены тоже начали замечать очертания круглых предметов в небе, предмет спора прошел стадию, когда он был уделом чокнутых. И Фолкнер признавал это. С 1975 года количество респектабельных наблюдателей резко возросло. Конечно, бредни лунатиков типа «я летал на блюдце» можно было игнорировать, но вот остальных — нет.
Все же он был увлечен своей работой. Хотя, так сказать, негативно. Даже несмотря на то, что существование внеземных кораблей могло бы сделать ее действительно важной и ликвидировать терзающую его боль обиды. Тому Фолкнеру нужна была эта боль, она пришпоривала его.
Отбросив ненужные мысли, он переключился со сбора информации на сигналы, подаваемые металлоискателями.
Конечно же, ничего. В пустыне? Откуда?
Потом полковник вызвал Бронштейна, находящегося уже в восьмидесяти милях южнее, в окрестностях Акома-Пуэбло.
— Что нового, капитан?
— Ничего. Только вождь одного из племен жалуется, что его люди очень напуганы.
— Скажи им, что беспокоиться нечего.
— Я так и сделал. Не помогает. В них будто бес вселился, Том!
— Предложи им сплясать изгнание бесов.
— Том!
Фолкнер зевнул.
— Знаешь, в Белом Доме тоже завелись бесы. Бедняга Уэйерленд сидит, как на иголках. Ему нужны хоть какие-то результаты, не то…
— Я в курсе. Он со мной связывался.
Фолкнер нахмурился. Ему не нравилось, когда начальство вело переговоры через его голову. Должна же соблюдаться определенная субординация! Он сердито переключился на другой канал.
Вездеход торопился на запад. На его крыше вращалась чувствительная антенна в поисках хоть чего-нибудь полезного. Металлоискатели искали металл, термодетекторы охотились за инфракрасным излучением любого живого тела размером больше сумчатой крысы. Каждые тридцать секунд испускался лазерный луч, отражался от сферы в восьмидесяти милях и возвращался, не принося никаких результатов.
Фолкнер продолжал неутомимо нажимать кнопки, щелкать тумблерами и поворачивать рукоятки. В каждой из этих бесплодных поисковых вылазок он испытывал сдержанное удовлетворение от игры своих рук над сложным пультом управления, используя всю мощь электронной машинерии, несмотря на то, что был твердо уверен в тщетности поисков. Пару месяцев назад до него наконец-то дошло, что он играет роль астронавта.
Да. Эта теплая кабина вездехода могла бы быть космической капсулой на орбите с перигеем в четыре сотни миль. И пусть ягодицы чутко фиксируют каждый ухаб, зато перед глазами — полный набор ярких сигнальных огней и крохотных экранов — мальчишечья мечта об антураже астронавта. Ему нравилась эта игра. И относился он к экспедиции, как к игре.
Но пора было выходить на связь. Фолкнер перекинулся несколькими фразами с экипажами следующих на север первых двух вездеходов. Один из них только что прошел Таос, второй крейсировал вблизи испанских поселков по ту сторону национального парка «Санта-Фе». Переговорил с четырьмя вездеходами на юге, которые прочесывали пустыню от Сокорро до Ислета. Обменялся краткими замечаниями с Бронштейном, находящимся в пустынной, всеми заброшенной местности к югу от Акома-Пуэбло и двигающимся к резервации Суни. Злополучный метеор ехидно не оставил после себя ничего, стоящего внимания. Каждый час Фолкнер включал радио- и телемониторы и прослушивал выпуски новостей. Дикторы очень неубедительно старались успокоить общественность, что волноваться нечего — сами заметно волновались. Перестраиваясь со станции на станцию, Фолкнер слышал одни и те же пустые заверения. Все апеллировали к Келли из Лос-Аламоса. Кто такой этот Келли? Астроном? Нет, просто один из членов «технического персонала» без расшифровки того, что это означает. Возможно, привратник. Но средства массовой информации на всю катушку использовали магическое воздействие сопричастности к Лос-Аламосу в качестве панацеи для успокоения взволнованных слушателей. Кроме того, некто Альварес из обсерватории «Маунт-Паломар» сделал заявление, аналогичное заявлению некоего Мацуока, известного японского астронома. Видел ли Альварес огненный шар? Ничто в его заявлении на это не указывало. А Мацуока? Разумеется, нет. И все же оба рассуждали со знанием дела, красочно описывали различия между метеорами и метеоритами, сглаживая любое беспокойство гладким потоком расслабляющей словесной шелухи.
